ЯЗЫК ФОЛЬКЛОРА
Перед вами текст, написанный русским языком:
Из того ли-то из города из Муромля,
Из того села да с Карачарова Выезжал удаленький дородный добрый молодец,
Он стоял заутреню во Муромле,
Ай к обедне поспеть хотел он в стольный Киев град,
Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнано-то силушки черным-черно,
Ай черным-черно, как черна ворона;
Там пехотою никто тут не похаживат,
На добром коне никто тут не проезживат,
Птица черный ворон не пролетыват,
Серый зверь да не прорыскиват...
Вы без труда определяете, что этот текст стихотворный, чувствуете при этом, что стихотворный размер не литературный (к тому же в тексте нет рифм, но это и не белый стих известных вам поэтов), вы ощущаете, что и язык текста не литературный, вы понимаете, наконец, что язык этот и не диалектный, во всяком случае не похожий на обычную диалектную речь, разве что формы похаживат, проезживат, пролетыват, прорыскиват, подряд завершающие четыре строки, заставляют вас вспомнить севернорусскую диалектную речь.
Присмотревшись внимательно к приведенному тексту, вы поймете, что он сложен архаическим былинным стихом, называемым фра-зовиком (есть еще былины, распеваемые ударником и тактовиком), т. е неметрическим стихом с чередованием речевых волн, со смысловыми паузами и равносложными концовками — клаузулами, в данном случае дактилическими:
Из того́ ли-то из го́рода из Муромля,
Из того́ села́ да с Карача́рова
Выезжа́л уда́ленький доро́дный до́брый мо́лодец
Затем вы обнаружите многочисленные повторы предлогов (из... из... из... из в первой и второй строках; к... ко... ко... к... в пятой и шестой строках), местоимений (того... того...), существительных (ко городу Чернигову ... города Чернигова), сочетания однокоренных слов, т. е тавтологические сочетания (черным-черно черным-черно...), употребление синонимических (птица черный ворон) и даже антонимических (там... — тут...) сочетаний, затем устойчивых (постоянных) эпитетов (добрый молодец, на добром коне, черный ворон, серый зверь, ко славному городу) и ласкательно-уменьшительных суффиксов (удаленький, силушки). Наконец, вы найдете специфические слова — пехотою — «пешком» Все примеры, кроме последнего пехотою, относятся к поэтике фольклора, а слово пехотою — уже к самому языку фольклора, ибо в значении «пешком» оно не известно ни в литературном языке, ни в диалектах. Характерны для языка фольклора и некоторые языковые архаизмы — как черна ворона вместо как у черного ворона, что тоже уже не встречается ни в литературном языке, ни в диалектах.
Из приведенного выше начала былины «Илья Муромец и Соловей Разбойник» видно, что язык фольклора не литературный язык и не диалектная речь, а нечто третье, обладающее своими собственными языковыми и поэтнко-стилистическими особенностями. От литературного он отличается приближенностью к диалектной стихии, а от диалектной речи — сглаженностью ярко диалектных особенностей — наддиалектностью или междиалектностью, что часто определяется греческим словом-термином койнэ́, «общий язык».
Особенности фольклорного языка и стиля могут различаться по жанрам: в былине — одни особенности употребления и значения слов, в сказке — другие, а в загадке — третьи, но во всех есть и общее, что характерно для фольклора вообще.
Любой литературный редактор и учитель литературы в школе будет вычеркивать или подчеркивать красным карандашом повторяемость одних и тех же слов — предлогов, глаголов, существительных. Вместо одного и того же говорит он предложит дать в тексте синонимический ряд говорит, поясняет, произносит, отмечает... (точно так же будут подчеркнуты красным штампы и смысловые тавтологии: «с точки зрения нашей позиции» или «заявлять заявку» и т. п.). Но устное народное творчество строится на веками отобранных повторах, художественных штампах и тавтологических сочетаниях. Повторы эти помимо смысловой и стилистической задачи выполняют задачу «музыкальную»: они придают особое звучание тексту, создают «звукопись» (сравните ряд ч:р:н — к Чернигову... Чернигова... черным-черно... черным-черно... черна ворона...). Повторы, чаще всего трехразовые, наблюдаются не только в словах, в языке, но и в действии Повторы и сходные явления канонизируют текст, делают его привычным и строгим, как канонизирует иконопись изображаемых святых и их жития на клеймах или искусство лубка — лубочных героев, позволяя им выступать лишь в определенной одежде (облачении), с определенной позой (позицией) и жестом. Не так в современной художественной литературе-она индивидуальна, индивидуальны произведения и стиль писателя Всякий большой писатель сознательно или бессознательно стремится к этому. В фольклоре действует обратная тенденция — его язык надындивидуален, внеиндивидуален, так же как наддиалектен и внедналектен в целом. Язык художественной литературы меняется во времени Мы легко обнаруживаем разницу в языке произведений XVIII в. (Кантемира, Ломоносова) и XIX в. (Пушкина, Гоголя, Тургенева), но язык и стиль фольклора стремится к неизменности, устойчивости, вневременности (сравните записи былин XVIII в. и XIX—XX вв.). В этом отношении язык и стиль фольклора близки к языку и стилю древней литературы, произведения которой, как и фольклорные, во многих случаях анонимны и проникнуты стремлением к той же традиционности и вневременности.
Отталкивание фольклорного поэтического языка от языка литературного, разговорного привело к выработке специфических фольклорных языковых черт на всех уровнях. Правда, эти черты фрагментарны, оьн выступают на фоне общерусской фонетико-грамматической структуры и лексического фонда языка, как правило, с тем или иным областным (диалектным) оттенком.
На фонетическом уровне в песенном фольклоре часто возникают так называемые добавочные гласные:
Ты любезыная падыруууженыка,
Ты Матырена Ивааановына (свадебный плач невесты) —
или протетические согласные:
Да ставают йони йутром ранешинько
(Примеры взяты из былин.)
На уровне морфологическом сохраняются архаизмы (или церковнославянизмы) в виде форм кратких прилагательных:
Ай черным-черно, как черна ворона
Он скорешенько садился на добра коня
Подают они чарочку во белы руки
Наливал чару зелена вина в полтора ведра —
или форм полных:
А и тяжкия палицы медныя
Сохраняются древние формы творительного падежа:
Молится Соловьева матушка
Со вдо́вы че́стны многоразумными —
и формы прошедшего простого времени (аориста):
По грехам надо мною, Екимом, учинилося,
Что убил своего братца родимого,
иеусеченная неопределенная форма глагола:
А не смет посла ои поразгневаты...
Святой святыни помолитися,
Во Ердань реке искупатися,
Нетленной ризой утеретися..,
употребления глагола-связки:
А это есте здесь да русский
богатырь же...
Много специфического в фольклорном синтаксисе, в синтаксисе частей речи и предложения. Так, в почти наугад взятом примере из былины «Дунай Иванович»:
...А и те мурзы-улановья
Не допустят Екима до добра коня,
До своей его палицы тяжкия,
А и тяжкия палицы медныя.
Литы они были в три тысячи пуд,
Не попала ему палица железная,
Что попала ему ось-то тележная...—
сразу же бросается в глаза наличие совершенного вида не допустят вместо несовершенного не допускают (по требованиям версификации могло бы быть до его до палицы), замена противительного союза а (или но) подчинительным союзом что, несогласованность числа сочетаний до своей палицы (ед. ч.) — литы они были (мн. ч.) и т. д.
Примеров с особым фольклорным словообразованием и лексикой множество. В русских плачах Карелии (изданы в 1940 г.), например, число существительных с уменьшительными суффиксами едва ли не больше числа бессуффиксных существительных. Уменьшительно-ласкательный оттенок и форму принимают даже географические названия — топонимы:
Станут на земле талиночки,
А на Онегушке полиночки,
По шумливому Онегушку
Водоплавны пойдут лодочки.
Своя, особая лексика и свое образование слов часто бывают в загадках. Здесь средства языка как бы вторично зашифровывают смысл. К примеру, загадка о корове могла бы выглядеть так:
Двумя бодает,
четырьмя ходит,
одним машет,
да два уха имеет
Звучит так:
Дваста бодаста,
четыреста ходаста,
один махтун,
два ухтырька.
Эта загадка очень древняя. В такой двойной зашифровке (метафорической и языковой) она известна всем славянским и балтийским языкам.
Своя лексика есть и в других жанрах фольклора. Так, в русских былинах можно найти такие слова, как уже упоминавшееся пехотой или ка́раки (Привязал его к коню во ка́раки... Ведет кривого мужика коня во ка́раках...). Слово ка́раки встречается в былине о первых подвигах Ильи Муромца, записанной в прошлом веке в селе Павлово бывшей Нижегородской губернии. Словарь русских народных говоров толкует это слово как «ремешки у задней луки седла для привязывания чего-либо», но это толкование сомнительно, особенно если учесть архаическое сочетание коня во ка́раках. Может быть, вы, юные читатели, разгадаете смысл этого слова (сравните: карачки, на кара́чках) или найдете его в русских диалектах? Пока оно там не найдено.
Фольклор возникал в тесной связи с развитием обрядов. Обряды сопровождались обрядовыми песнями, ритуальными действиями, пляской. Они носили магический характер, и фольклорная магия слова жива в фольклорных текстах до сих пор. Ярче всего она проявляется в заговорах.
Вот один из них — с русского Севера, с Пинежья, из деревни Почезерье, записанный студентами-филологами Московского университета в 1970 г.:
От тоски (читать надо в воду, которой умываешься):
Вода ты, вода, ключева вода!
Как смываешь ты, вода,
круты берега, пенья, коренья,
так смывай тоску-кручинушку
с белого лица, с ретивого сердца
Будьте мои слова лепки и крепки!
Так надо гнать тоску.
