Гипербола

«Я тебе тысячу раз говорил об этом!» — укоряет один собеседник другого. И тот, понурив голову, соглашается с критикой, не пытаясь доказывать, что на самом деле выслушал не тысячу напоминаний, а шесть или семь. Дело в том, что «тысяча раз» — это гипербола, преувеличение — речевой прием, рассчитанный не на буквальное понимание, а на сильное эмоциональное воздействие.

В таком же качестве гипербола входит в язык художественной литературы, являясь важным средством выразительной речи. Гоголевские выражения: «Редкая птица долетит до середины Днепра», «рот величиною в арку главного штаба», шаровары «шириною с Черное море» — никем не воспринимаются буквально, но незамедлительно создают эффект — патетический или комический.

Однако гипербола не просто речевая фигура. Художественное преувеличение — один из важных способов построения сюжета, образной системы, одно из необходимых средств передачи авторской мысли. Нужно уметь видеть и правильно понимать не только явные, очевидные гиперболы, но и более сложные разновидности этого приема, ощущать постоянно присущую литературе внутреннюю потребность в гиперболичности художественного отражения мира.

Вспомним «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Почему это вдруг генералы, выйдя в отставку, очутились на необитаемом острове? Да потому, что для них, просидевших свой век «в какой‑то регистратуре», жизнь так же непонятна, как необитаемый остров. Сюжетная гипербола Щедрина основана на укрупнении и заострении реального явления, действительного противоречия, и задача читателя не изумляться наивно злоключениям генералов, а вникать в смысл сюжетных гипербол. Проголодавшись, генералы начинают искать мужика, который бы их накормил, — и находят. Опять гипербола! А за ней — важная мысль о том, что генералы, как и прочие сильные мира сего, без мужика, без труженика просто не могут существовать. Накормив генералов, мужик по их приказанию свивает веревочку, чтобы господа могли его к дереву привязать, — и это тоже гипербола, передающая досадную и необъяснимую покорность русского мужика, противоречащую его силе, его богатым возможностям.

Гиперболы М. Е. Салтыкова-Щедрина отчетливы, порой они переходят в смелое отклонение от житейского правдоподобия, в гротеск. А бывают сюжеты без фантастических элементов, но с большим количеством неожиданных совпадений, внезапных встреч, хитроумных обманов, роковых поединков между героями. Такой гиперболичностью сюжетов отмечены, к примеру, романы О. де Бальзака, Ч. Диккенса, Ф. М. Достоевского. И здесь надо думать и говорить не о том, часто ли так бывает в жизни, а о том, каков глубинный смысл «невероятных» с житейской точки зрения событий. В романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» в результате рокового совпадения случайностей на одного из главных героев — Митю Карамазова ложится тяжкое обвинение в убийстве собственного отца. Но для Достоевского это не просто юридический казус, а нравственно-философская гипербола: Митя не виновен в убийстве, но виновен в моральной безответственности, в утрате границ между добром и злом, в том, что он мог убить отца.

Гипербола — важный способ обрисовки характеров. И это касается не только былинных богатырей с их гигантской силой и доблестью, могучих, полных жизненных сил великанов из книги Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Возьмем такого вполне реалистически изображенного героя, как Базаров из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети». Поначалу он казался многим критикам и читателям каким‑то неправдоподобным. Категоричность мнений и взглядов, грубоватая раскованность поведения, полное равнодушие к благополучию и комфорту, увлеченность наукой и недоверие к искусству — все эти острые углы характера Базарова воспринимались как чересчур преувеличенные и даже карикатурные. Критик М. А. Антонович упрекал Тургенева за увлечение крайностями, утверждая, что литература должна описывать «не аномалии, не исключения, а явления обыкновенные, часто встречающиеся, средние цифры». Д. И. Писарев тоже обратил внимание на гиперболичность образа Базарова, но истолковал и оценил героя иначе: «…в его личности сгруппированы те свойства, которые мелкими долями рассыпаны в массах, и образ этого человека ярко и отчетливо вырисовывается перед воображением читателя». Время подтвердило правоту Писарева — и в оценке образа Базарова, и в вопросе о художественном отражении жизни. Не «средние цифры», не бледные копии повседневной жизни, а яркие и отчетливые личности, не всегда похожие на реальных людей, но «группирующие» черты многих современников, — таковы подлинные герои своего времени в литературе. Гипербола — одно из важнейших средств художественной типизации.

Художественная гипербола нередко касается и самой авторской мысли. Точка зрения поэта в лирическом произведении не всегда может быть выражена буквальным суждением, высказыванием по принципу «один к одному». Мысль порой сгущена, заострена до предела, её логическая суть может быть подвергнута эмоциональному преувеличению. Тем самым достигается наивысшее напряжение, кульминация развития сложной авторской идеи. Так, А. С. Пушкин в стихотворении «(Из Пиндемонти)» в резкой форме формулирует свои заветные желания: «Никому / Отчета не давать, себе лишь самому // Служить и угождать…» В этом гиперболически заостренном высказывании выражен вовсе не эгоизм, а страстная жажда свободы, независимости (что становится понятным с учетом последующих слов: «…для власти, для ливреи // Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи…»). Но, если бы Пушкин не прибегнул бы здесь к гиперболе, мы не могли бы ощутить ту глубину страдания, что звучит в стихотворении. Такой же категоричной остроты исполнены лирические формулы А. А. Блока:

Пускай зовут: Забудь, поэт!

Вернись в красивые уюты!

Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!

Уюта — нет. Покоя — нет!

Мы понимаем эти высказывания не буквально, не как желание «сгинуть», а как сложное выражение позиции автора, находящего подлинную суть жизни в её трагических сторонах.

Гипербола в лирической поэзии — мощный способ соединения мысли и эмоции, средство создания того прочного сплава, который В. В. Маяковский называл «чувствуемой мыслью».

В советской лирике замечательные образцы гиперболы представлены в поэзии В. В. Маяковского, С. А. Есенина, В. В. Хлебникова, Б. Л. Пастернака, Н. А. Заболоцкого, В. А. Луговского, Э. Г. Багрицкого, М. И. Цветаевой, С. И. Кирсанова, Е. А. Евтушенко, А. А. Вознесенского.

Прием, внешне противоположный гиперболе, но по сути являющийся её закономерной разновидностью, — литота, т. е. художественное преуменьшение. Литота тоже берет начало в обыденной речи. «Я на минуту», — говорит человек, заходя к другому, из чего отнюдь не следует, что он удалится именно через минуту, а не через две или через пять. Как и гипербола, литота широко представлена в фольклоре (классический пример: мальчик с пальчик). Достаточно вспомнить два путешествия Гулливера — в Страну лилипутов и в Страну великанов, чтобы увидеть, как гипербола и литота дополняют друг друга, являясь как бы двумя сторонами одной медали (литоту по этой причине иногда называют обратной гиперболой).

Гипербола подобна увеличительному стеклу, она помогает пристальнее всмотреться в явления жизни, в её противоречия.