Условность

Материал из Юнциклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску

Л. Фейербах отмечал: «Искусство не требует признания его произведений за действительность». Оно справедливо и применительно к литературе, которая отражает жизнь в образах, отличных от их прототипов, будь то ситуации или характеры героев. Это несовпадение реальности с её изображением в литературе и искусстве и называется условностью или первичной условностью. Термин «условность» имеет несколько значений.

В эпосе, лирике и драме можно по‑разному воссоздать действительность. Некоторые мастера слова делают это в жизнеподобной форме, позволяющей читателю представлять себе образы персонажей до мельчайших подробностей. Таким образом мы как бы видим Татьяну и Ольгу Лариных, Онегина, Ленского, Болконского и Безухова, Аню Раневскую и Петю Трофимова и других.

Другие писатели, поэты, драматурги предпочитают иносказательный способ обобщения явлений, характерных черт людей. Этот способ получил наименование вторичной условности. При помощи такого типа отражения жизни обрели литературное существование фантастические персонажи из сна Татьяны Лариной, гоголевские Вий и черт, чеховский черный монах и многие другие литературные герои. Образы перечисленных здесь волшебных и полуволшебных существ подтверждают то, что вторичная условность, как и первичная, произрастает на почве реальности: Вий и черный монах внешне человекоподобны, приснившиеся Татьяне чудовища разными частями своего тела напоминают тех или иных животных, например журавля, кота и т. п. Тем не менее писатель, используя прием вторичной условности, намеренно избегает жизнеподобия. Ни у Вия, ни у черного монаха нет реальных прототипов, обладающих теми колдовскими чарами, которыми наделили своих героев Н. В. Гоголь и А. П. Чехов. Писатели прибегают к аллегориям, символам, фантастике, гротеску, чтобы лучше постичь глубинную сущность типизируемого. К вторичной условности относятся также изобразительно-выразительные приемы (тропы): аллегория, гипербола, метафора, метонимия, олицетворение, символ, эмблема и др. Все эти формы характеризуются преднамеренным отклонением от внешнего правдоподобия. У вторичных условных форм есть и другие важные черты: ведущая роль философского начала, изображение тех явлений, которые не имеют в реальной жизни конкретной аналогии. Ко вторичной условности относятся древнейшие эпические жанры словесного искусства: мифы, фольклорные и литературные басни, легенды, сказки, притчи.

Вторичная условность — способ типизации, дающий возможность поставить большие, общечеловеческие проблемы философии, истории. Как справедливо пишет В. А. Каверин, «…сказки вроде бы не отталкиваются от фактов, действительной жизни, как это бывает в психологической прозе. Но все равно они как‑то и чем-то, каким‑то загадочным образом соотносятся с жизнью… Именно благодаря тому, что в них порой настолько сильно сконцентрировано нравственное содержание, они становятся явлением, существующим вне времени, вне злободневности, вне того, что занимает нас сегодня или занимало завтра. В этом их сила».

Вторичная условность давно существует в литературе, однако на протяжении развития мирового искусства слова она играла неодинаковую роль. Пожалуй, только античная и библейская мифологии были постоянным источником вдохновения для художников разных исторических периодов — от Гомера до Дж. Джойса и М. А. Булгакова. Обычно же приемы и образы вторичной условности интенсивно развиваются в сложные, переходные для литературы эпохи.

Одна из таких эпох приходится на конец XVIII — первую треть XIX в. Она ознаменована крушением феодализма, буржуазными революциями, национально-освободительными движениями в ряде европейских стран. Эти общественные явления нашли свое идейно-художественное отражение в романтизме. Представители этого литературного направления жадно воспринимали национальное фольклорное богатство, пользовались плодами народной фантазии, прибегали к устно-поэтическим формам — сказкам, легендам, преданиям. Они щедро вводили в свои произведения метафоры, метонимии, символы, добиваясь тем самым лиризма и особенно доверительного диалога с читателем. Условность художественного мира у авторов-романтиков — аналог сложной реальности раздираемой противоречиями эпохи. Это видно, к примеру, в поэме М. Ю. Лермонтова «Демон», в основу которой положен библейский миф о взбунтовавшемся ангеле, низвергнутом богом в преисподню. Фантастический образ Демона, являющегося, по сути, двойником других лермонтовских героев — Арбенина и Печорина, как нельзя ярче сконцентрировал в себе боль и отчаяние одиночества прогрессивных людей николаевской эпохи, их стремление к добру и протест во имя свободы. Попытки постичь ускользающие от ясного понимания законы нового, буржуазного, общественного строя и приводят к возникновению в литературе романтизма фантастического течения. Необыкновенно ярко оно проявилось у немецких романтиков: Э. Т. А. Гофмана, Новалиса, Л. Тика.

Приемом вторичной условности пользуются и писатели-реалисты. Фантастические образы и ситуации встречаются не только у зачинателей русского критического реализма:

А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, но и у Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина. Достаточно вспомнить толстовского Холстомера, выносящего приговоры несправедливому общественному устройству, или одного из щедринских градоначальников, у которого вместо головы был… органчик, игравший только две мелодии: «Не потерплю» и «Разорю». Эти приемы фантастического очеловечивания животного и гротескного овеществления человека вскрывают социальные пороки России второй половины XIX в.: разорение народа власть имущими, фальшь и лицемерие правящих классов, долготерпение крестьянства.

И все‑таки в XIX в. реалисты избегали условных форм. В XX в. ситуация меняется. В наши дни мастера критического и социалистического реализма (Б. Брехт, Т. Манн, Б. Шоу, Фр. Дюрренматт, А. Франс) нередко создают в своих произведениях условные ситуации и обстоятельства, прибегают к смещению временных и пространственных пластов, пишут драмы‑притчи и романы‑мифы.

Одним из наиболее емких в идейном и художественном отношении средств в литературе XX в. является миф. У советских авторов обращение к мифу особенно ярко проявилось в 60–80‑е гг. и вылилось в межнациональное стилевое течение (В. А. Каверин, В. П. Катаев, Ч. Айтматов, Ю. С. Рытхэу, Ч. Амирэджиби, А. А. Ким).

Использование вторичной условности расширяет возможности социалистического реализма, придает ему романтическую окрыленность и глубину поэтического видения.