СЛОВО

Слово понадобилось человеку для того, чтобы дать имя всему, что есть в мире, и самому себе. Ведь чтобы о чем-то говорить и даже думать, надо его как-то называть, именовать.

Самые простые слова — имена того, что человек видит вокруг себя. Они как этикетки: «это кошка», «это куст», «это снег»... Такими словами-этикетками как бы увешано все вокруг нас. И «приклеены» они так накрепко, что кажутся нам уже частью самого мира. Очутившись в мире другого языка, а значит, «невидимых этикеток», мы — в растерянности. Вот, допустим, вы приезжаете в Армению, и оказывается, что весь мир иной. Потому что вода — не вода, а джур («журчит в этих камнях»), море — ие море, а цов («в нем волна набегающая»)... А друзья задают все новые вопросы: «Скажите, что лучше: кав или гл-ина? Арагил или аист? Журавль или крунк?» И b^i вслушиваетесь в эти чужие слова, а заодно и в привычные свои.

Мы начинаем узнавать мир по его именам. Язык здесь — учитель, а каждое слово — не большой урок «всеговедения». Особенно интересны уроки таких слов, в которых нам что-то уже знакомо. Вот подорожник — ясно: он растет вдоль по дороге. А подберезовик — под березой растет, а опенок — у пня... Сразу видно родство этих слов с другими, у них есть «родители»: у подорожника — дорога, у подберезовика — береза... Лингвисты называют такие слова мотивированными — в них видны мотивы приклеивания этикетки.

Извлекаем отсюда два важных знания о слове.

Первое. У слов есть устройство. Одни устроены проще (куст), другие — сложнее (подорожник). Но чем сложнее устроено слово, тем легче его понять: видны мотивы, а они — подсказка.

Второе. Слова можно получать. Из одних — другие. И для этого в языке есть целый «склад запасных частей». Наука, ведающая законами получения слов, — словообразование. Огромный механизм словообразования внушает спокойствие: как бы быстро и решительно ни изменялся мир, для всего в нем найдется, будет произведено слово. В этом язык неистощим.

У всякого языка свои привычки называть мир — двигаться от одного предмета к другим. Такие законы — в ведении сопоставительной лексикологии и теории номинации — науки, изучающей «технику» языкового именования мира.

Слово, как мы видели, состоит из морфем, главная из которых — корень. И поскольку морфема связана с понятием, то и слово связано с понятием, простым или сложным.

Есть в языке и такие слова, для которых называть — не главное. Они как будто что-то и именуют: или — приблизительно то же, что выбор, альтернатива; в — приблизительно то же, что находится внутри... Но задача их — помогать другим словам соединяться: завтра или послезавтра, читать в библиотеке. Эти слова называются служебными — они «гайки» и «винтики» в руках говорящего, когда он берется строить предложение. Разная работа лежит на «плечах» предлогов, союзов и частиц, но без них в языке не обойтись (а имя можно и забыть, заменить или просто новое выдумать).

Как мы видим, есть два типа слов. Первые называют мир, они — этикетки-имена. В них хранятся знания языка о мире. Вторые несут в себе знания не столько о мире, сколько о языке: как с иим управляться, чтобы говорить. Это слова-организаторы. С их помощью говорящий из разрозненных знаний о мире организует свою связную речь.

Первые более изменчивы: они приходят и уходят вместе с вещами и понятиями, меняют свои значения, чутко отражая все изменения в жизии общества. Вторые более независимы и постоянны.

В жизии первых много причуд и загадок. Но есть в ней и законы. Например, теории номинации известен «закон двух миров». Он гласит: для языка существуют как бы два мира. Один — мир видимый, слышимый, осязаемый, мир природы и вещей. Другой — невидимый мир внутренней жизни человека, мир ума и сердца, настроений и идей... Второй мир представляется языковому воображению подобием первого. Оио устанавливает сходство разных фрагментов этих несходных миров. Сами линии сходства держатся языком «в секрете», а проглядывают они иногда в происхождении слов.

Скажем, стыд происходит от студ, стужа; значит, для русского языка такое чувство похоже на ощущения от холода, мороза.

Еще красноречивее говорит о языковых представлениях поведение имен второго мира, их сочетаемость. Память и груз бывают тяжелы. Огонь и любовь могут вспыхивать и угасать. Взгляд и камешек можно бросить, поймать, перехватить. Мысли, как люди, могут приходить, не покидать, преследовать... Изучить эти неслучайные связи имен второго мира — значит выявить секретную языковую грамматику чувств, грамматику восприятия, грамматику умственной жизни. Этим заняты лингвисты, изучающие слова с «несвободным» поведением — разного типа фразеологизмы.

«Несвободны» и многие имена первого мира. Но это другая «несвобода» — прикрепленность к одному «владельцу», часто единственному в своем роде: Михаил Васильевич Ломоносов, крейсер «Аврора», Ясная Поляна... Такие имена называются собственными. Ведает законами их жизни наука ономастика. «Собственниками» чаще всего оказываются люди и места, где они живут.

Потому и главные разделы ономастики — антропонимика (наука об именах людей) и топонимика (иаука о географических названиях) . Имена собственные так связаны со своими «собственниками», что ономастике никак ие обойтись без знаний из истории человеческого общества, разных земель и стран.

Строя каждую свою фразу, мы должны назвать нужные нам события, предметы, лица. Выбор имени для всего, о чем хочется сказать, — вещь сложная. Имеиио про это говорят «муки слова».

Поиск единственного слова — вот что составляет существо нашей номинативной работы. Чем лучше знает человек язык, его словарь, тем точнее и живее его речь, тем выше культура слова.

Итак, слово понадобилось человеку, чтобы назвать все в мире. И оно оказалось таким сложным, что к разным его сторонам устремлены исследовательские взоры целых отрядов лингвистов, разные лингвистические науки. Так велико и неисчерпаемо слово.